Сегодня же еще Международный день джаза.
О музыке толстых ...Но вдруг в чуткую тишину начинает сухо стучать какой-то идиотский молоточек — раз, два, три, десять, двадцать ударов, и вслед за ними, точно кусок грязи в чистейшую, прозрачную воду, падает дикий визг, свист, грохот, вой, рёв, треск; врываются нечеловеческие голоса, напоминая лошадиное ржание, раздаётся хрюканье медной свиньи, вопли ослов, любовное кваканье огромной лягушки; весь этот оскорбительный хаос бешеных звуков подчиняется ритму едва уловимому, и, послушав эти вопли минуту, две, начинаешь невольно воображать, что это играет оркестр безумных, они сошли с ума на сексуальной почве, а дирижирует ими какой-то человек-жеребец, размахивая огромным фаллосом.
Это — радио, одно из величайших открытий науки, одна из тайн, вырванная ею у притворно безгласной природы. Это — радио в соседнем отеле утешает мир толстых людей, мир хищников, сообщая им по воздуху новый фокстрот в исполнении оркестра негров. Это — музыка для толстых. Под её ритм во всех великолепных кабаках «культурных» стран толстые люди, цинически двигая бёдрами, грязнят, симулируют акт оплодотворения мужчиной женщины...
Максим Горький. Газета «Правда», статья «О музыке толстых», 1928, №90 от 18 апреля. Вот так бывает. Пьяный в зюзю писатель доебался до радио, и пошло-поехало!
После публикации вся западная джазовая музыка в СССР оказалась под запретом. Особенно досталось модному в то время фокстроту.
А всего-то поцреоту Горькому, не просыхавшему на буржуйком Капри, помешало чье-то долбанное радио.
Изначально-то Советы к джазу относились положительно — музыка угнетенных негров, жертв империализма и прочих бла-бла-бла.
Дальнейшая судьба джаза парадоксальна: в том же году Утесов соберет «Теа-джаз» (позже Государственный джаз-оркестр РСФСР) и успешно импортозаместит буржуинскую «музыку толстых». Джаз разделится на хороший советский (то есть вообще не джаз) и плохой капиталистический (то есть подпольный). И так будет с каждым новым веяньем в музыке вплоть до 1991 года.
