А вот что пишут о фильме практикующие психоаналитики, в частности, мой товарищ Дмитрий Ольшанский
http://olshansky.sitecity.ru/ltext_1509015048.phtml?p_ident=ltext_1509015048.p_0603041424Психоанализ между истиной и страстью о фильме Дэвида Кроненберга "Опасный метод"
Новый фильм Кроненберга хорош в качестве дополнительного материла в курсе по истории психоанализа, историческое правдоподобие костюмов и декораций является несомненной заслугой создателей фильма.
Однако режиссёр умышленно обошёл все самые интересные моменты, острые углы и сложный вопросы в истории взаимоотношений Юнга, Фройда и Шпильрейн. История, которая оказала важное влияние на развитие теории и практики психоанализа, в версии Кроненберга превращается в банальную голливудскую лав-стори, на грани фарса про незадачливого докторишку-подкаблучника, который спит со своими пациентками, трясётся над своей репутацией, а потому страшно стесняется, краснеет и боится, что жена обо всём узнает. Сюжет становится откровенно комичным, когда оказывается, что о похождениях швейцарского ловеласа знают все вокруг, включая доктора Фройда из Вены. Кажется, что Кроненберг сознательно снимал водевиль, все его персонажи похожи на маски: Юнг - трусливый герой-любовник, Фройд - жадный шейлок, Шпильрейн - типичная мазохистка, как все русские женщины. - Просто коллекция стереотипов и анекдотов о психоанализе. Для вящего комизма Шпильрейн оставалось только броситься под поезд в конце картины.
А между тем, именно Шпильрейн обязаны мы тем психоанализом, который существует сегодня. Именно она открыла влечение к смерти, которое заставило Фройда пересмотреть всю свою теорию. Именно благодаря её исследованиям сексуальности и деструктивных чувств появилась вторая топика и новая модель психического аппарата, а её книга "Деструкция как причина становления" стала чуть ли не главным событием в русской аналитической мысли. Именно Сабине Шпильрейн обязаны мы современной теорией влечений. Не говоря уже о вкладе в развитие детского психоанализа, который венский классик обошёл стороной. Перу Шпильрейн принадлежат одни из первых клинических случаев лечения детей, которые оказали влияние на всю дальнейшую практику. В этой области она оказалась таким же новатором как Анна Фройд и Мелани Кляйн. Фигура Шпильрейн явно не сводима к тому карикатурному образу русской истерички, который представляет нам Кроненберг. Он сознательно игнорирует интересную и сложную историю взаимных отношения, влияний и влечений между Фройдом, Шпильрейн и Юнгом. Вместо этого мы видим плоские хаактеры, исполненные гротеска.
Основным вопросом, вокруг которого вращается сюжет картины является вопрос о трансфере. Что отличает истинную любовь от влюблённости в доктора? Какую роль играет истина в любовных отношениях? Как может обладание ею или утрата её сказаться на сексуальности человека? И где пролегает граница между любовью к женщине и любовью к истине? - Все эти ницшеанские вопросы оказываются совершенно не по зубам Кроненбергу.
Мы видим доктора Юнга, который разрывается между познанием и страстью, соблазном плоти и соблазном знания, за его плечами словно стоят рафинированный интеллектуал Зигмунд Фройд, который настаивает на рационализме и призывает к проработке и символизации влечений и, с другой стороны, чёртик Отто Гросс, который подталкивает его к непосредственной реализации своих низменных позывов и плотским утехам. Если исходить из гипотезы, что психоанализ должен позволить человеку перебороть свои комплексы и встретить свои влечение, то возникает резонный вопрос, заданный Отто Гроссом: почему бы не подсказать и не помочь человеку сделать то, чего он хочет. "Если пациентка говорит, что хочет покончить с жизнью - я подсказываю ей наиболее простой и безболезненный способов уйти из жизни, перед этим предлагая стать моей любовницей. И она соглашается и на то и на другое." Очевидно, что такой вариант никого не устраивает, поскольку речь идёт о влечениях бессознательного. О содержании которых мы и понятия не имеем.
Дело не в том, чтобы потакать всем сексуальным и агрессивным позывам, которые время от времени навещают наше сердце, пествую разнузданность желаний, а в том, чтобы понимать логику работы влечений; задача анализа состоит в том, чтобы пересобрать душевный механизм, а не просто заменить одну иллюзию другой. Об этом кроненбергговский Фройд говорит Юнгу: "Нам не нужна ни религия, ни вера, потому что мы стремимся к познанию, а не заклинанию призраков". Фройд создаёт психоанализ тогда, когда отказывается от идеи отыгрывания симптома: от того, чтобы аналитик занимал место отца, говорил от его имени и играл его роль. Катарктический метод Шарко (который в наши дни стал известен под именем семейных расстановок) кажется Фройду изначальным лукавством и иллюзией. Отыгрываение может создать только видимость достигнутой цели - дескать, ты хотела соблазнить своего отца, так полюбуйся же на аналитика в своей постели - но ни на йоту не приблизит нас к проработке симптома и встрече со своими влечениями. Если уж ставить перед собой столь амбициозную цель, то следует принять всю тревожность и разрушительность влечений, встретить стоящую за ними смерть.
Кроненберг предлагает скупую чёрно-белую ситуацию - либо путь ботаника, который не признаёт никакой плоти, либо путь самца, который использует теории для обхаживать местных курочек; лёд и пламень, вода и камень, между которыми мечется несчастный доктор Юнг. Который так и запутывается в своих навязчивостях, трусости, чувстве долга и окончательно потопленной репутации. И только Сабине Шпильрейн удаётся достичь синтеза этих двух начал: любви и смерти. Именно истерия привносит в психоанализ страсть и эротику влечений и делает его не просто герменевтикой психических процессов, не академической дисциплиной, а наукой о любви; таким познанием, которое затрагивает эрос и захватывает влечения и пациента и аналитика, без этого психоанализ был бы просто одним из видов психологического знания. Именно открытие трансфера, которому и посвящён фильм Кроненберга, делает психоанализ особым видом знания и специфической наукой, познание которой не возможно без инвестиций своей личности, психоанализом нельзя заниматься отстранённо и объективно. По этой причине его и можно назвать опасным методом.
Истерический субъект напоминает нам о конкретно-телесном измерении истины, поэтому Лакан и называет истерию изнанкой психоанализа, его противоположностью, с которой он постоянно находится в диалоге. Истеричка говорит своим телом то, что не может быть представлено в языке, создаёт разность между ними, поэтому задачей аналитика является не столько во-языковление тела и концептуализация его конверсионного опыта, сколько в организации встречи плоти и слова и оязычивание всего психического опыта. Именно об этому учит нас вклад Шпильрейн в психоанализ. Цель анализа состоит не в том, чтобы отказаться от своих желаний или поддаться им, а в том, чтобы принять субъективый вызов, который они бросают. Пойти дальше и обнаружить то, что остаётся после желаний и после субъективности, то, что не исчерпывается телесностью и сексуальностью. Именно к этому остатку наслаждения смерти и обращается Шпильрейн.
- Дм. Ольшанский
